Написать нам

    На охоту

    На охоту.

    (фрагмент книги «В броске»)

    Пить бросить не глобус покрутить.

    Водка наша часть. Как в кино. Запущенную негодяем ядерную ракету добрые дядьки жалея, подрывают в пути. Самоуничтожение внутри каждого. И кнопка под рукой. Круглосуточно.

    Поехали на Север. На рыбалку. Долго шли вниз по реке. Потом карабкались по глиняному, отвесному берегу к таёжному озеру. Тащили на себе оружие, резиновую лодку, сети, бензопилу, бензин, жратву… и канистру спирта. Ведь нас было четверо. На 4 дня.

    Так.

    10 спирта = 20 водки. Литров между прочим. 40 бутылок. 10 на нос!

    Ну, ясное дело, маловато.

    И я прихватил литрик «Столичной». Пёр на себе. С таинственным лицом.

    Оказалось, что не взял «на всякий случай» только наш проводник.

    У меня удочка. У них две «вертикалки» и карабин.

    Но никакой охоты не было.

    Сначала отсутствовала дичь. Затем в избушке завершились дрова и их заго… заготавливали… вали. Потом пошёл снег.

    Еда быстро кончилась. За сорок часов посиделок не торопясь они с майонезом съели макароны, гречку и хлеб. Гарнир к тушкам не настрелянных уток.

    По приезде мы закинули три сети по сто метров. А чтобы их проверить на волне, нужны были два человека. Один на вёслах.

    Второго не было. Все вторые, обнимая стволы ружей, созерцали огонь неувядающего костра.

    Было осенне холодно. Рыба в сетях пока не портилась.

    Я дважды утром уходил на озеро со спиннингом. Возвращался вечером с продовольствием. Но чистил рыбу тоже сам. Их высочества уже не могли.

    Нет. Я тоже был подшофе. Но не столь патологически.

    Вторая наша ночь укрылась дымкой.

    На печку в избушке упали высохшие шерстяные ароматные носочки. Воспламенившись, они заразили пламенем две куртки, висевшие на гвоздиках. От них зарделся межбрёвный мох…

    Я цинично жарил под дождём щуку. Жрал её, богато капая на камуфляж. И вдруг сквозь щель в стене увидел огонь.

    Во тьму проливной полуночи я вытаскивал сопротивлявшиеся тела. Они пытались вернуться в угарное тепло. Вода в ведре замёрзла. И я поливал пожар кипятком чайника. Выброшенные мною на воздух горящие куртки разлетелись кусками. Пламя от них очагами поджигало ковёр опавших листьев.

    Вода иссякла.

    Игорь встал с холодной земли и, распахнув штанины, тушил костерки, так уютно освещавшие влажную мглу.

    Вернул писуна на нары. И наткнулся на ствол карабина.

    – Ты кто? – спросил Саня из темноты.

    Я не решился ответить ему оригинально или нецензурно. И медленно отступил за порог. Наливая спирт из пустеющей канистры в свою военную фляжку, ощутил – пора контролировать ситуацию.

    Сидя у костра спалось тревожно.

    Изба с потухшей печью и распахнутыми дверями проветрилась, остыла, и из неё поползли вооружённые погорельцы. Поправились.

    Я затопил. В мерцании свечи кусками старых верёвочных сетей заткнул дыры в стене, занял лучшее место посередине нар и накрыл голову капюшоном.

    Вышедший утром для моциона Саня громко наебнулся на обоссаном накануне пороге. Ночью шарахнул минус. Выпал снежок.

    Выпили. В канистре кончилось. Кушать было нечего.

    Ранее пойманное на спиннинг, я обильно просыпав солью, уложил в короб для клюквы. Чтобы есть, этих щук надо было предварительно долго вымачивать в воде.

    Моё предложение – вынуть рыбу из сетей, с третьей сигареты было вяло принято. Пошли похрустывая снежком. На берегу нас ждало разочарование. Стоял штиль. И ближайшие пятнадцать метров затянуло льдом.

    Я грустно подкачивал лодку. Выход в море откладывался до плюсовой температуры и ветра. Однако Саня по капитански влез в наш корабль. Определил меня на вёсла и, показав пальцем на каток, скомандовал, как в рупор: «Полный пизде-е-е-ец!». Четыре, измождённые стаканом руки вытолкнули нас в сторону потенциального обеда.

    Пластмассовые вёсла заплясали на ледяной корке.

    Мы прошкрябались метров пять, когда лодка, вздохнув, выдавила рыжую воду из-под прозрачного льда. Еще через два метра пути, льдины, размером со школьную парту стали вертикально вставать справа и слева от бортов. Капитан, неустанно матерясь, расталкивал эти стены холодного непонимания.

    Предсказуемо острый пудовый осколок минул руки адмирала и, поднырнув, ударил в надутый правый борт.

    Бабахнуло. Хриплый свист понёсся над озябшими просторами, и корабль начало валить. Саня не растерялся. Он рухнул грудью на нос лодки и лихо засунул в дыру ниже ватерлинии руку по локоть.

    Действо сопровождалось громкими, отчётливыми командами, выраженными в кратких словосочетаниях. Что-то о «промандоблядстве» до сих пор висит в ушах. Гребцам и портовым работникам было ясно, что необходимо энергично грести, и гостеприимно встречать фрегат.

    Ни до, не после я не махал вёслами столь старательно.

    Под нами было шесть метров холодной глубины. И осколки похожие на мраморные памятники провинциального кладбища. Зимние комбинезоны отдаляли рекорд заплыва кролем. А на капитане были болотные сапоги, вмещавшие четверть центнера воды.

    Наша лодка пришла первой. На одном левом борту… Ликование.

    Саня требовал организации банкета «За спасение». Реакции не было. Я с грустью начал разводить костерок на берегу. Чем вызвал недоуменные взгляды. Пояснил, что надо сушить борт, чтобы заклеить пробоину. Ещё, что нужно обезжирить резиновые края…

    Сказал, чтобы оправдать появление из кармана фляжки со спиртом. И – на тебе! Фляжку достал проводник. Игорь достал пол литра. И даже Саня со вздохом сообщил, что в кустах у избы припрятал.

    Визуальный контакт с алкоголем вызвал оживление. Найденная Игорем в кармане конфета подтвердила тезис «Это судьба» и мушкетёры оставили меня.

    К 12-ти часам Солнце растопило пройденный нашим ледоколом путь. И я, вернув на капитанский мостик пьяного Саню, отчалил на заклеенном баркасе. На волне лодку я держал не верно. Но прогрессировал. Рыбу доставали не снимая сети.

    Отмечу, что длительное погружение рук в студёную воду весьма неприятно. И естественно вызвало в Сане необходимость выплеснуть эмоции в крике: «Сука, блядь, говно!» и желание согреться изнутри… Что мы проделали, прибегнув уже к моей фляжке и конфетке.

    Вечером сытые охотники, попивая чаёк, рассказывали о трофеях и размахивали руками. Огромный пень, поставленный в костёр, прогорел в серединке. Жерло светилось, брызгая в сумрак искрами.

    Трезвость принуждала к поиску применения неистраченных сил. Солидная горка рыбьих костей возвышалась меж посадочных чурбачков. Проводник поднял с земли окунёвую голову и бросил во мрак за кольцом мерцающего костра. И зашевелилось в ночи. Драка, писк, рык, хруст палого листа и костей, топот десятков лапок.

    – Что это, там? – с восторгом и ужасом спросил я, – мыши?

    – Не, – ответил Саня на правах аборигена, – это куницы мелкие, норки.

    Курили. Бросали косточки. Смеялись над звериным пиром. Созерцали звёзды. Много.

    Легли спать. Ружья висели на гвоздиках. Уснули под приятный гул печной трубы. Не горели носки и другие предметы быта. Это кончилась водка.

    Ощущение было необычным. Малоизведанным.

    Проснулся под крик сорок. Спёрли с крышки умывальника мыло. И склевали.

    Идёт снег. Густой. Мягкий. Не спеша. И следы проводника. Не к лодке. Ни в кустики. На Восток. В бурелом. Он взял ружьё и ушёл.

    Я сходил к озеру. Снова лёд. На рыбалочку пока не прорваться.

    Вернулся. Мне скучно. Нехотя попил чаю. Плюнул. И пошёл по следам, взяв Игорёхину двустволку. Вчера вспоминали, как на таёжной тропе страшен барсук. А тут все живут. Росомаха, волк, рысь. Миша…

    Красную вязанную шапку я увидел издалека. Он сидел тихо. На стволе осины. Перед нами внизу тёмным потоком неспешно ползла узкая речка Нюрма. Вся она кишела утками десятка пород. У самого берега нелепо вертел головой одинокий лебедь. Проводник улыбнулся. Поглядел на меня. Приложил палец к губам.

    И так засыпанные снегом, сидели мы. Смотрели. И не стреляли. А приехали за этим.

    Просто кончилась водка. А вместе с ней ещё что-то. Может силы. Может злоба. Может мысли.

    Просто кончилась водка.

    И как ужрались, вернувшись в посёлок. Как хотелось прекратить себя контролировать. Вновь стать избыточными.

    Рождённые тщедушными и никчемными жаждали превратиться в гигантов. Так стимулировать самомнение может только любящая женщина или крепкий алкоголь.

    И мы мстили Вселенной за двое суток трезвости.

    Мужики палили в небо. И не могли попасть.

    Да. Бросить пить не глобус покрутить.

    Марк Пильник

    Фрагмент книги «В броске» 2019 г.